Шендерович: «Мне казалось, что все — Лукашенко закончился. А он не закончился»

— Это печальное открытие последних лет: выход на улицы сотен тысяч мирных граждан работает в качестве обратной связи, рычаги которой что-то сдвигают там, где налажена эта обратная связь, — отметил Виктор Шендерович на канале Вот так. — Выход сотен тысяч французов, англичан означает прямое давление на политику, изменение политики, потому что так устроено.

Потому что там есть оппозиционные партии, СМИ, суды, есть система выборов. И невозможно, чтобы такой рычаг не повернул сюжет.

Там, где обратные связи разорваны и где властной элите нечего терять, где она настолько преступна и криминальна, что уже не может уйти от власти без потери свободы и жизни, там мирный протест не работает.

И это показала Беларусь 5 лет назад. Когда начались беларуские протесты, и мне казалось, что все — Лукашенко закончился. А он не закончился.

Мы видим адаптацию режимов к изменившимся условиям. Раньше некоторые думали, что развитие интернета поможет объединению людей. Но власти сделали серьезный вывод и стали ограничивать интернет.

Это же Саахов из «Кавказской пленницы»: «Либо я веду ее в ЗАГС, либо она ведет меня к прокурору».

С какого-то момента стало понятно, что власть не может уйти просто, как Клинтон из Белого дома играть на саксофоне и читать лекции.

И как только выясняется, что ты не можешь уйти без потери свободы, а может, и жизни, если сильно отличился, как Лукашенко или Кадыров, это означает, что только силой можно сменить такую власть. Сама она не уйдет.

И власть к этому адаптируется.

Анализируя последние события, Шендерович сравнивает «Арабскую весну» с протестами в Беларуси и России.

— Я не арабист, но могу констатировать, что социальная самоорганизация и политическое устройство в Арабских странах оказалось более прогрессивным, чем в Беларуси и России.

В политическом смысле сегодня Беларусь и Россия гораздо больше Азия, гораздо более опасные тоталитарные режимы.

В Тунисе, Алжире, Египте, Сирии возможны изменения, в какую сторону —это другой вопрос, но констатировать мы обязаны, что во время «Арабской весны» перемены были гораздо более значительными, чем это удалось сделать в Беларуси и России. Нам не удалось.

Повторю, только там, где к выходу людей прилагается свободная политическая система, эти изменения возможны.

А когда этого нет, энергия людей, выходящих на улицы, просто уходит в космос. Она не переходит в политические изменения.

Она может напугать, но тот же Лукашенко боялся только одного — что они перестанут снимать обувь и вставать чистыми ногами на скамейки и возьмут в руки оружие, чтобы взять его резиденцию.

Этого же боялся Путин, когда мы ходили на проспект Сахарова. Он боялся того, что мы будем менять власть. Но мы по неопытности почему-то решили, что самой такой демонстрации достаточно для того, чтобы во власти нашлись какие-то рычаги для изменений.

А Путин просто дал нам выплеснуть нашу энергию, а потом закрутил гайки и всем переломал руки-ноги на Болотной, и узаконил свою нелегитимную власть.

Это тяжелый урок: наша надежда на то, что сам по себе выход сотен тысяч людей на улицы может что-то решить — нет, не может.

Положительный опыт людей моего поколения был связан с 1990-1991 годами, но там был раскол элит, там было то, что потом случилось во время украинского Майдана.

Когда во властной элите есть люди, которые могут использовать эту энергию массового протеста — и в 90-м году полумиллионный выход на улицу действительно поменял политику.

То же самое случилось в Украине, где был раскол элит, где выход людей на Майдан дал возможность дважды что-то поменять.

Но никакого раскола путинской элиты не было, она монолитна, и мы недооценивали ее преступную монолитность. Я уже не говорю о Лукашенко.

Поэтому приходится признать: все оказалось сложнее и печальнее, чем мы надеялись.