Кирилл Балахонов: «У меня была мечта переехать жить в Мариуполь»

— Писать прошение о помиловании я категорически отказался, сказал, что вину не признаю, ни в чем не раскаиваюсь. Более того, если бы я изначально знал, что все будет именно так, поступил бы точно так же, — признается 21-летний бывший политзаключенный Кирилл Балахонов.

Его осознанность и непреклонность восхищают и пугают. Будучи девятиклассником из глубинки, молодой человек прекрасно понимал происходящее в 2020 году.

О 2022-м он с сожалением говорит: «Мне исполнилось 18 и через два месяца началась война». В ответ на ужасную агрессию против Украины беларуский парень, который никогда не был в соседней стране, решил завести аккаунт в соцсетях, чтобы распространять информацию о том, что происходит на самом деле.

За это и был задержан, осужден и отправлен в колонию с усиленным режимом. 21 июня Кирилла и еще 13 человек освободили и выдворили из страны.

«Салідарнасць» поговорила с ним о двух любимых странах — Беларуси и Украине, о том, что поразило в 2020 и шокировало во время войны. А также про тюрьму, освобождение и выезд, который может стать шансом.

«С Черниговского направления с первого дня стали завозить колонны раненых россиян»

— В 2020 году вы закончили девятый класс в маленьком городке Гомельской области — Буда-Кошелево — и собирались поступать в колледж в областном центре. Это серьезное событие.

— В 2020 году, помню, как увидел в интернете, сколько людей собирают подписи во время избирательной кампании в разных городах, и меня это очень впечатлило.

Начал следить за событиями. После выборов и в моем Буда- Кошелево люди стали выходить в знак солидарности, чтобы поддержать Минск и тех, кого задержали и кто пострадал.

Это действительно было что-то невиданное, когда даже в городке с десятитысячным населением вышло точно полтысячи человек, а, может, и больше. Все машины ехали и сигналили. Протестующим у нас было примерно 19-35 лет.

Ничего подобного раньше не видел. Была и милиция, но в те дни они почему-то больше ходили по гражданке, не в форме. Однако у нас все равно все друг друга знают, город маленький.

Про задержания в те дни в Буда-Кошелево не слышал, но видел, как милиционеры снимали все на видео, все события и участников, фиксировали даже сигналящие автомобили.

Уже в Гомеле наблюдал за протестами, которые продолжались и в сентябре.

— Будучи девятиклассником, то лето вы могли спокойно прогулять, как ваши сверстники, не обращая ни на что внимание. Вы ведь даже голосовать не могли.

— Мне никогда не было безразлично будущее моей страны. Я вообще из тех, кто как раз интересовался и историй, и политикой.

Лет в 12 я уже знал, что в Беларуси убивали оппозиционеров. Я следил за «Плошчай-2010». И меня все это волновало.

Пожалуй, мой первый интерес к теме вызвали статьи Зенона Позняка, на которые я наткнулся в интернете, потом уже следил и за его работой, и за другими.   

Тем не менее в то лето закончил школу и поступил в колледж. Там нас первым делом предупредили даже близко не подходить к протестующим. Сказали, что задерживать будут и тех, кто просто мимо проходил.  

Из преподавателей громко высказывались только те, кто поддерживал режим. Они говорили набором фраз из пропаганды, мол, выходят одни проститутки и наркоманы, распространяют фейки и все в том же духе.

— В 2022 году вы стали высказываться в соцсетях на темы не подростковые, и, прямо скажем, опасные. Вы знали, чем это грозит?  

— Мне исполнилось 18 лет и через два месяца началась война. Несколько первых дней у меня был сильный шок, я даже говорить не мог. Просыпался, сразу открывал новости.  

От каждой выпущенной по Киеву ракете из Беларуси мне становилось плохо физически. На пары ходил, но там сидел и смотрел в одну точку.

По лицам некоторых преподавателей видел, что они переживают что-то похожее. Но было и много тех, кому все равно, что происходит.

Сам все время думал, что могу сделать.

— Почему это вас так беспокоило?

— Я украинофил, просто люблю украинцев и все.

Сколько себя помню, мне всегда хотелось в Украину, мне очень нравилась эта страна. При этом сам я там так ни разу и не был, родных или друзей у меня там тоже нет.

Что касается войны, то я следил за зоной АТО, знал, что там происходит и почему это происходит. Уже в начале февраля понимал, что что-то будет.

Я жил в Гомеле, постоянно видел на вокзале большое скопление техники разных видов. Ее было столько, что понимал, это никакие не учения. Следил по спутниковым снимкам, как формировались склады. В общем, мне все было ясно.

В первые дни вторжения все небо было в шлейфах от самолетов, летали истребители, столько, что было страшно. Они пускали ракеты. Я все это видел и все понимал.  

С Черниговского направления с первого дня стали завозить колонны раненых россиян. Трасса как раз шла мимо моего колледжа. Их везли на старых зеленых автобусах-МАЗах, такие же, которые раньше ездили по нашим городам. Знакомые медики подтверждали, что ими заполнены все больницы.

Когда создавал аккаунт в Тик-ток, я прекрасно осознавал, что делаю, знал, что в нашей стране бывает за такое, и понимал, если останусь в Беларуси, могу сесть в тюрьму.

Но я очень хотел, чтобы люди знали правду, а не то, что показывали по государственным каналам. Репостил разные видео про Полк Калиновского, к тому времени у меня уже были там знакомые, показывал страшные кадры бомбежки украинских городов.

Остановиться или прекратить не мог. Очень переживал за украинцев. Настолько сильно, что ощущал это физически. И эта боль была сильнее страха, сильнее всего личного.

До вторжения я восхищался тем, как быстро развивалась Украина. У меня была мечта переехать жить в Мариуполь. На тот момент он был третьим городом в стране по темпам развития.

Я смотрел кучу влогов про этот город, прямо следил за его судьбой, планировал, верил, что однажды там окажусь. Это реально был город моей мечты.

Когда его окружили и потом просто уничтожили… Я смотрел те кадры, я даже знал уже многие улицы, на месте которых были руины. Это было невыносимо.

Какие там были классные архитектурные проекты! Это был очень красивый город…

Первый раз я узнал про него, когда начал изучать зону АТО. Было интересно посмотреть, что это за город, который в 2014-м освободил «Азов».

И вот в 2020 году я нашел его первый раз, увидел, как он выглядит и сразу подумал, это то место, где я хочу остаться.

Потому все, что происходило в Мариуполе, каждый день окружения, я переносил очень тяжело. Читал абсолютно все новости, изучал карты.

— С кем вы делились своими переживаниями?

— В тот момент мне уже было не с кем особенно делиться. С одними разошлись мнения, кто-то вообще не вникал. Единомышленников нашел только виртуальных, когда в начале весны стал вести канал.

Мы хотели охватить как можно большую аудиторию, чтобы доносить людям информацию, обсуждали, кто и что будет давать, что должно пойти сначала, как передавать какие события.  

«Один предложил «постелить меня вместо ковра в машине и всем по мне потоптаться»

— Накануне задержания были ли у вас какие-то предчувствия, страх?

— Я знал, что и по тематике 2020 года задерживают блогеров, но остановиться уже не мог, молчать не мог.

Последнее время понимал, что за мной следят. Я тогда проходил практику у себя дома и любил прогуляться по ночному городу. С какого-то момента за мной стала ездить одна и та же машина, причем не местная.

Не могу сказать, что испугался, но задумался об отъезде и даже стал делать документы. Обращаться в фонды не думал, мне казалось, что просьба «Помогите, потому что мне кажется, что за мной следят», будет звучать странно. Я просто не успел, скажем так.

— Как вас задерживали?

— В 7:30 дома в комнату, где я спал, ворвались «маски-шоу». Их было двое с пистолетом и пистолет-пулеметом, потом было «Руки за спину!» и все прочее.

Затем пришли другие, что-то пособирали, проверили телефоны, завели протокол, повели в машину.

В этот момент один предложил «постелить меня вместо ковра в машине и всем по мне потоптаться». Всего меня задерживали 8 человек. Среди них были и люди в гражданской одежде. У них там своя иерархия. Все слушались именно одного человека без формы.

Меня сразу повезли в Минск в 10-е управление ГУБОПиК. В кабинете, где меня допрашивали, постоянно находилось от 10 до 14 человек.

Не избивали, просто кричали, угрожали, говорили, что мне вменят и терроризм, и госизмену, и шпионаж, что мне грозит 15 лет. Все эти выводы они сделали из обрывков найденных переписок в моем телефоне.

Там были, например, репосты из «Беларуского Гаюна» о том, что техника из Беларуси выходит, значит, войны не будет. Мне их показали и сказали, что таким образом я хотел, наоборот, дезинформировать и посеять панику.   

Там же со мной записали «покаянное видео» и затем перевезли в СК, где уже потребовали написать на бумаге все, о чем до этого говорили.

На самом деле в тот день мне было страшно, но только пару секунд утром, когда они ворвались и стали тыкать в меня оружием.

А вообще у меня психика, считаю, устойчивая. Ко всем последующим угрозам я относился спокойно. Позже уже из СИЗО писал родным, что мне могут дать, как сказали, 15 лет, но я спокоен и ни в чем не раскаиваюсь.

Потом сутки провел на Окрестина, это, конечно, ужасное место. А после меня перевезли на Володарку, там я находился 11 месяцев.

В СИЗО-1 условия сносные. Сотрудникам все равно, кто за что задержан, ко всем относились одинаково. Это в колонии я понял, насколько тяжело быть с «10 профучетом по экстремизму».

На Володарке режим был помягче. К тому же, наконец, я попал в окружение прекрасных людей. Сидел с двумя известными адвокатами-политзаключенными — Александром Данилевичем и Виталием Брагинцем, также среди нас был один создатель телеграм-канала. Со всеми этими людьми общаться было очень интересно.  

Но все они тоже, как и вы, удивлялись, что я такой молодой и уже с такими обвинениями.

Суд был вообще цирком. Еще ознакомившись с делом, я понял, что нет смысла вступать с ними в дискуссии. Но, честно говоря, не предполагал, как можно все перекрутить.

При этом они не смогли внести в мое дело большую часть того, в чем обвиняли. Еще до суда я прикинул, что мой срок может быть все-таки не 15, а, видимо, лет 5.

Когда прокурор запросил четыре, вообще успокоился, понимал, что отсижу и не успею оглянуться. В итоге мне дали три с половиной года, отсидел я 2 года и 8 месяцев. И они действительно для меня пролетели очень быстро.

«С какого-то момента от холода ты просто перестаешь ощущать свое тело»

— Вы, конечно, большой оптимист и действительно очень уравновешенный человек. Но в колонии успели побывать в ШИЗО. К тому же Новополоцкая ИК-1 славится далеко не приемлемыми условиями для политзаключенных.

— Это колония строгого режима. Именно там находится Виктор Бабарико. Но за все свои год и 9 месяцев я его ни разу не видел и даже что-то узнать о нем проблематично.

Он все время сидит в ШИЗО и ПКТ. Практически все время один. К нему могут допустить только «стукачей», чтобы что-то выведать. Также мы знали, что к нему приезжал Протасевич.

Об избиении я ничего сказать не могу, потому что не слышал. Но о том, что его вывозили в больницу, знаю. Знаю, что после этого его поставили на диету. Если честно, я вообще не понимаю, как можно выжить на «пайке» ШИЗО.

Диета положена хроническим больным, например, с ВИЧ или гепатитом, а также сильно заболевшим, потому что в диетах есть хоть немного масла, творога, еще чего-то. Вообще в этой колонии очень плохо кормят, витаминов нет совсем.

Изолировали в Новополоцке не только медийных политзаключенных, но и тех, у кого дела были связаны с Украиной, так называемым «шпионажем» или «госизменой». Их тоже сразу с карантина бросали в ШИЗО, там держали 45 суток, а потом переводили в ПКТ.

Почему они так поступают? Думаю, понимают, что это, в-первую очередь, умные люди, многие харизматичные, могут что-то объяснить другим, организовать, настроить, повести за собой.  

Больше всего в тюрьме боятся мятежа. Это их главный страх. А сейчас, например, в Новополоцкой колонии, во-первых, не хватает сотрудников, а те, которые приходят на работу контролерами, представляют жалкое зрелище. Они явно никого ни от чего защитить не смогут.

На должность контролеров в основном приходят из специальной роты охраны и конвоирования. Не знаю, по какому принципу туда набирают. Но среди них есть много каких-то закомплексованных людей, которые любят использовать слабости других, чтобы самоутвердиться.

Действуют примитивно, могут подойти с угрозами вроде «ты тут сидишь, а в ШИЗО не хочешь?». Но если такой видит, что ты его не боишься, как правило, отступает. Я на все угрозы говорил, что мне без разницы.

Не видел там много идейных. Но были те, кто в 2020 году сражался с протестующими и даже пострадал. Вот они особенно отыгрывались на «профучетниках».

Судя по тому, как они бегут после своих контрактов, срок они отбывают вместе с нами. После окончания службы многие увольняются, остаются единицы. 

Один раз меня тоже отправили в ШИЗО. Формальная причина была в том, что на камеры попало, как я с кем-то переговаривался во время дополнительной проверки. За это мне дали 7 суток, а тому, с кем я разговаривал, дали дополнительную уборку.

Я не боялся ШИЗО. Я вообще по жизни настроен так, что если чего-то не могу избежать, значит, я это принимаю.

Самое тяжелое в ШИЗО — холод. Туда отправляют в специальной робе из ткани, которую мы назвали «стекло». К тому же верх с большим вырезом, то есть шея не закрыта вообще. А если ты пытаешься ее натянуть, чтобы хоть чуть-чуть прикрыть, то оголяется спина, так как роба короткая. То есть в любом случае тебя будет продувать с какой-то стороны.

На пятые сутки у меня стали болеть почки. В течение дня тяжело, потому что делать там нечего, то есть не на что отвлечься. И с компанией мне не повезло, общаться ни с кем не мог.

Ночью вроде засыпаешь на голых деревяшках, но уже после 4 часов просыпаешься от того, что тебя просто трясет.

Вообще холода там много, всех, у кого «10 профучет», стараются направлять работать на улицу, чтобы они мерзли.

И с какого-то момента ты просто перестаешь ощущать свое тело. Мы не знали прогнозов погоды, и на улице я понимал, какая температура, по цвету кожи на руках: если синие, как у трупа, значит, холодно.

Тело уже настолько привыкло к холоду, что ничего не чувствовал. У меня только сейчас потихоньку стали отходить кисти рук, и я начал ощущать тепло.

— Тем не менее вы отказались писать прошение о помиловании.

— Сейчас у человека прямо при заезде на карантине спрашивают, будет ли он писать прошение. У нас примерно год назад проводили анкетирование на этот счет.  

Потом меня вызвал оперативный сотрудник и спрашивал, раскаиваюсь ли в содеянном, буду ли писать на помилование, собираюсь ли я уехать в Европу после освобождения.

Насчет Европы сказал, что пока не знаю, но что-либо писать отказался. После этого он мне мстил по мелочам. Например, запретил отправить открытку не близкому родственнику. До этого можно было договориться.

— К счастью, вы оказались на свободе и уже делились с нами планами о том, что хотите продолжать учебу.

— Искусственный интеллект практически «убил» профессию дизайнера, которой я хотел заниматься. Но мне 21 год — и меня это вообще не беспокоит.

Сейчас я продолжаю учить английский. В колонии, кстати, учить иностранные языки было запрещено. За учебники, распечатки даже просто с правилами можно было попасть в ШИЗО. Видимо, приравнивали это к шпионажу (смеется).

Что касается профессиональной области, то я согласен, что ИИ заменит много цикличных специальностей, но появятся много других, связанных с самим ИИ, с его настройкой.

— А о судьбах Беларуси и Украины что думаете?

— Я сейчас пытаюсь заполнить вакуумы, ищу подробности про события, которые мне интересны: летнее контрнаступление 2023 года, захват Курской области, операция «Паутина» украинских спецслужб, которая вообще меня поразила.

Конечно, все узнал про Мариуполь, понимаю, что пока он не будет украинским, там нет будущего. Россия никогда не воссоздаст того, что там было.

Судьба нашей страны тоже зависит от того, когда падет путинский режим. Вся наша проблема заключается в наличие этого «быдло-брата».

— Вас вывезли из страны силой. Мы все понимаем переживания Натальи Дулиной о том, как она не хотела уезжать. А вы?

— А я понимал, что в Беларуси долго мне не дадут побыть на свободе. Если бы я остался под надзором, зная свой характер, думаю, меня бы все равно снова забрали. Поэтому я свое выдворение больше рассматриваю как шанс.